Пояснительные заметки к тезисам «первой декады» [1]

А. Ф. Филиппов



Если и есть в нашей науке работы, цитируемые или просто упоминаемые чаще, нежели статья Денниса Ронга «The Oversocialized Conception of Man in Modern Sociology», то нет, наверное, сочинения, начинающегося более удачно. Без малого полвека назад Ронг пишет:


Ронг развивает эту мысль:


Но что же это за вопросы? Влиятельные социологи того времени, такие, как Баррингтон Мур мл. и Ч. Райт Миллз, считали, что самые продуктивные для социологии вопросы имеют отношение к конкретной исторической ситуации. Но вот что они недооценивали, говорит Ронг: наше желание отвечать также на вопросы «трансисторические», универсальные, относящиеся к самой природе человека. Это вопросы не только интеллектуальные, но и экзистенциальные. Именно они суть raison d’être социальной теории, и люди ставили их себе задолго до возникновения социологии. Среди вопросов такого рода Ронг называет следующие: «How are men capable of uniting to form enduring societies in the first place? Why and to what degree is change inherent in human societies, and what are the sources of change? How is man's animal nature domesticated by society?» [4].

Конечно, мы могли бы заметить, что слово «трансисторический» неточно, а список вопросов, предложенных Ронгом, легко оспорить и можно корректировать. Мы могли бы сказать, что не только вопросы, но и понятия, которые заключены в вопросы, нуждаются в перепроверке. Все так, но прежде надо согласиться с Ронгом в главном: наши ответы без вопросов не нужны, а размышления над актуальными вопросами могут привести к основным, самым главным вопросам. Эти-то вопросы, их формулирование и поиски ответов на них и составляют существо фундаментальной социологии.

Аргумент Ронга хорош, но он недостаточно хорош, и соглашаясь с ним, мы вынуждены именно в его пользу оспорить важное, принципиальное различение, которое он проводит. Для Ронга вопросы, имеющие отношение к конкретной исторической ситуации, отступают на задний план по отношению к вопросам, которые он называет не просто интеллектуальными, но экзистенциальными. Все правильно, конечно, однако теоретик, привлекающий внимание к экзистенциальным вопросам, ключевым для социологии, тем самым актуализирует их, делает важными здесь и сейчас, они оказываются важны в конкретной исторической ситуации. Можно сказать и по-другому: некоторые современные вопросы теоретик опознает как экзистенциальные. Повторим еще раз: трансисторические вопросы важны в данный исторический момент. Почему они становятся важны? Потому что к ним привлечено внимание. Усилие теоретика в исторической ситуации делает трансисторические вопросы вопросами настоящего, которые не могут быть ни поставлены выше актуальных проблем, ни поставлены ниже их, — по одной и той же причине: они суть важнейшие вопросы времени. Так было во времена Ронга. Так было позже. Так это сейчас. Мы говорим о первостепенной важности самых общих вопросов социологии, именно это делает их актуальными, их тематизация совершается совокупным усилием теоретиков.

Вопрос о том, что есть социальное, может казаться чрезмерно абстрактным, его можно противопоставить насущным вопросам социальной жизни или социологической теории. Но если он поставлен, если он обсуждается, его трансисторическое значение утверждается здесь и сейчас. Мы считаем его экзистенциальным вопросом, мы собственное экзистенциальное вопрошание объявляем важным для социологической теории, отдавая себе отчет в том, что, возможно, подобно тому, как люди ставили этот вопрос (в той или иной форме) задолго до возникновения социологии, они будут ставить его и после ее исчезновения, если окажется, что она так и не выполнила своей задачи и не ответила на него лучше, чем другие дисциплины.

Мы начинаем с различения

Мы начинаем с различения, во-первых, потому, что вопрос был актуализован, он был введен в дискуссию именно в форме вопрошания о различии. Однако важно не только это. Философия второй половины XX в. подхватывает и акцентирует тему различия. В социологии, по меньшей мере, две великие фигуры делают различие и различение своими центральными темами — Пьер Бурдье и Никлас Луман. Само по себе обращение к различению не является для философски вменяемой философии экзотикой или произволом.

Мы начинаем с наблюдения и наблюдателя

Разумеется, за первыми определениями хорошо видна (различима!) социология Никласа Лумана и ее философские и логически источники: «исчисление форм» Джорджа Спенсера Брауна и философская биология Умберто Матураны. Цитируем:


Еще цитируем:


Так пишет Матурана. Мы находим у него также ключевое высказывание, ставшее широко цитируемым афоризмом: «Everything said is said by an observer». Наконец, выражение «community of observers» тоже принадлежит Матуране.

Однако совпадение части словаря, а также именование важнейших операций, не должно вводить в заблуждение. Посредством операций различения наблюдатель Матураны brings forth a unity (an entity, a whole). Матурана биолог, но, с нашей точки зрения, для философа он слишком тороплив. Матурана спешит, он говорит о различаемой единице как о целом, а о ситуации наблюдателя как практике совершения жизни (praxis of living).

Но откуда вообще берется работа с различениями как основная операция?

Источник вдохновения Матураны хорошо известен. Это книга английского математика и логика Джорджа Спенсера Брауна «Laws of form» [7] . Спенсер Браун оказал значительное влияние на Матурану, Лумана и Гейнца фон Фёрстера. Вот как начинает он свои рассуждения:


Это — очень сложное, богатое предпосылками, не очевидное и, скорее всего, не до конца понятное начало для тех, кто не занимается математикой, хотя собственно математический результат работы Спенсера Брауна, кажется, считается достаточно скромным. «Исчисление форм» не является, сколько нам известно, доминирующим направлением ни в логике, ни в математике. Однако оно содержит, наряду с формализованными построениями, довольно много сугубо философских рассуждений, вроде того, что в мире надо предположить «at least one state which sees, and at least one other state which is seen» [9]. Именно как логико-философское сочинение «Законы формы» вдохновили самых разных авторов, в том числе и за пределами академической науки с ее конвенциональными членениями дисциплин. Что же именно явилось настолько заразительным?

Обратим внимание, прежде всего, на следующее: «If a content is of value, a name can be taken to indicate this value» [10]. «To indicate» для Спенсера Брауна есть то же самое, что «to distinguish»: «the spaces, states, or contents... being distinct, can be identified» [11].

В связи с этим:


Вот как выглядят первые операции:


Характерен императивный модус формулировки. Спенсер Браун не говорит о том, кто именно проводит различение. Он обращается к читателю, он понуждает его провести различение. Этот императивный характер основоположений поначалу снимает с повестки дня вопрос о «кто» различения и «для чего» и «почему» различения. В мире всегда одна часть, одно состояние характеризуется как наблюдаемое, другое как наблюдающее, а основанием различения может служить (в том числе и) императив логика: проведи различение! Дэвид Робертс хорошо показывает, как здесь появляется наблюдатель:


Таким образом, мы воспользовались той традицией мысли, в которой циркулируют понятия «наблюдатель» и «различение». В философии она представлена Спенсером Брауном и Матураной, а в социологии — Никласом Луманом и всей его школой. Однако с самого начала мы существенным образом модифицировали эти понятия, что, в свою очередь, должно будет привести к фундаментальной социологии иного рода, чем у Лумана. Об этом речь пойдет во второй части данных заметок.


Обращение к логике Джорджа Спенсера Брауна, сколь бы ни было оно в данном случае поверхностным, нельзя ограничить одним только пересказом идей. Важно, во-первых, дать слово самому автору, а во-вторых, указать на проблемы, связанные с использованием этой логики у Лумана.

В свое время, публикуя перевод фрагмента рукописи Лумана «Теория общества», я снабдил его обширным примечанием, в котором дал перевод некоторых определений Спенсера Брауна [15]. К сожалению, это издание стало сейчас редкостью, а перевод не может считаться вполне удовлетворительным, так как содержит спорные терминологические решения и пропуск. Поэтому ниже дается перевод данного фрагмента в скорректированном переводе.


Сам по себе, текст первой главы «Законов формы» представляет, конечно, известную сложность. Он очень абстрактен. Эту сложность отчасти помогает преодолеть сам автор. Спенсер Браун не просто говорит «проведи различение» (draw a distinction). Он показывает, как это делается, он именно чертит . Вот так выглядит основной значок, метка (mark) его логики. За счет drawing происходит первое членение, разделение пространства на то, что вне, и то, что внутри. Вся логика Спенсера Брауна выстроена при помощи этих значков, с их наглядной демонстрацией рассечения и вычленения. Теоретически нотацию можно сменить на более привычную и близкую к конвенциональной. Практически Спенсеру Брауну наглядность нужна. Матурана и Луман нуждаются в его понятии формы, но Матурана обходится без логических значков, а Луман приводит лишь несколько примеров того, как строит начала логики Спенсер Браун. Матурана и Луман используют его исследования противоположными способами, хотя Луман опирается на философию Матураны непосредственно, заимствуя у него понятие аутопойесиса и связанных с ним категорий. Но у Матураны речь идет о процессе жизни и существовании организма. У Лумана речь идет о системах, причем преимущественно смысловых системах. У Матураны речь идет о живом единстве, существующем в пространстве, у Лумана — о системах событий, оперирующих во времени. Понятно, как «получает» пространство Матурана: в самой терминологии Спенсера Брауна понятие пространства используется часто, наглядность его значков — пространственная, примеры, которые он приводит, касаются того, что бывает различено и прочерчено в пространстве. Но как можно «получить» время? Послушаем Лумана.


Любая операция, продолжает Луман, «обозначение, познание, действование» «рассекает мир», «вследствие чего возникает различие, возникает одновременность и потребность во времени…» [18]. Итак, зафиксируем: различие предполагает пересечение, находиться на двух сторонах одновременно нельзя, требуется время, операция возможна как временная операция, а кроме того, «операции возможны только как операции некоторой системы» [19]. Система, таким образом, оказывается системой временных операций, то есть событий.

Не получается ли тогда совершенно неизбежным образом, что мы принуждены, приняв логику различений, идти не только путем Спенсера Брауна, но и путем Лумана? И почему бы нам не идти путем Лумана?

Серьезную критику интерпретации Луманом «Законов формы», а также, отчасти, и самого этого труда, предпринял в начале 2000-х немецкий исследователь Борис Хенниг [20]. Некоторые важные положения его критики таковы.

1. Спенсер Браун начинает с ничто, его первое различение — это различение ничто и различения, а не ничто и нечто. Это очень экономное начало, которое не предполагает даже различия между вещами и не нуждается в нем. Однако затем обнаруживается, что различение предполагает мотив. Это уже отклонение от основной идеи, согласно которой различение тождественно обозначению. Хенниг говорит, что «различие пространств Спенсера Брауна состоит только в том, разделены они или нет. Кроме этих двух состояний, не предполагаются никакие содержания, асимметрии или мотивы» [21].

2. Обычно, говорит Хенниг, системы описывают в терминах теории множеств, как множество состояний и множество переходов между ними. У Лумана понятие элемента «радикально овременнено» [22]. Что же делает логику Спенсера Брауна столь привлекательной для Лумана? Дело в том, что он берет из нее нечто среднее между элементом и отношением. Формы могут рассматриваться в том числе и как элементы, сами отсылающие к иному, то есть как различие между элементом и отношением [23]. Но известное описание отношения различия между системой и окружающим миром в ранних сочинениях Лумана как «перепада комплексности» не может быть корректно переописано в терминах «Законов форм», потому что одно и то же качество комлексности не может присутствовать в разных количествах в системе и окружающем мире. Эти пространства должны быть полностью различны.

3. Луман, говорит Хенниг, часто выражает намерение мыслить различения без различаемых вещей. «Но то, что он делает, выглядит иначе: фактически он постоянно вводит различения как пары вещей» [24], так что неизбежными оказываются имена вещей для обеих сторон различения. Но тут с логикой Спенсера Брауна работать невозможно. Точнее, здесь нужны ее усложненные версии, с которыми, сколько можно судить, не удалось продвинуться достаточно далеко.

4. Луман различает в более поздних работах не систему и окружающий мир, а форму и среду. Формы возникают вместе со средой, от которой они могут быть отличены, причем именно среда содержит те же элементы, что и форма. «Различие между Спенсером Брауном и Луманом состоит здесь в том, что у последнего среда возникает вместе со своими формами, а затем ее можно от них отличать. Кажется, Луман усматривает разницу между собой и Спенсером Брауном в том, что Спенсер Браун допускает только одного наблюдателя, а сам он — множество. То есть разница в различениях происходит от различия наблюдателей…» [25].

5. Луман, говорит Хенниг, делает важную ошибку. Для него то пространство, которое находится у Спенсера Брауна «под крючком», с внутренней стороны крюкообразной метки, — это маркированное различением пространство. Так у него получаются две вещи: внутренняя и внешняя. Но у Спенсера Брауна все иначе! У него есть неразмеченное пространство, в котором еще не было различения, и размеченное, в котором появился значок, метка. Как раз «внутри» нет никакой метки, размечено пространство «вне» [26].

6. Хенниг не принимает рассуждений Лумана о том, что операции требуют времени. «Правильно, конечно, что различение требует времени в том же смысле, в каком и вычисление требует времени. Но никто же не станет приписывать операции вычисления временное измерение. 7 + 5 равно 12, а не „становится“ 12. При этом непонятно, почему именно „Законы формы“ должны содержать оперативную логику только лишь потому, что речь в них идет об операциях. Нет логики, в которой речь не шла бы об операциях. К тому же Спенсер Браун говорит как раз о том, что исчисление первого порядка происходит во вневременной области. Однако это уже имеет больше отношения к эзотерике, чем к логике» [27].

7. Наконец, Хенниг подвергает критике одно из любимых рассуждений Лумана о повторном вхождении различения в различение, так называемом re-entry. Для Лумана это имеет ключевое значение, потому что на понятии re-entry основывается вся концепция самореферентности аутопойетических систем. Система отличает себя от всего остального, говорит Луман, а потом то же самое различение использует уже внутри самой себя. Например, правовое отличается от всего остального, что не имеет отношения к праву, а потом уже в системе права неправовое получает собственно правовую квалификацию. То же самое с наукой (истинное знание отличается от всего прочего, а уже потом наука как система определенных операций квалифицирует разделение истинного и неистинного). Но здесь, говорит Хенниг, нет никакого re-entry! Саморазличение различений нельзя найти в «Законах формы». У Спенсера Брауна повторное вхождение происходит не в само различение, а в одну из его сторон. Говоря более наглядно: если микрофон усиливает звук, который, пройдя через динамики, снова попадает в микрофон, то это — повторное вхождение результата различения. Сам микрофон или усилитель не входят в микрофон. То же и с различением. «Как теоретически постигнуть одновременную отсылку к себе самому и к иному, — это остается проблемой» [28].

Очевидно, что про социологию Лумана нельзя сказать, используя любимое немцами выражение, что она «устоит и падёт» (steht und fällt) вместе с логикой Спенсера Брауна в ее более или менее адекватной интерпретации. Ряд ключевых вопросов не решен не только Луманом, но и всеми, кто очарован «Законами формы», а инструктивная формула «проведи различение» работает как мотор, позволяющий запустить конструирование теории.

Среди пояснительных рассуждений Спенсера Брауна одно мне кажется наиболее внятным. Оно содержится в примечаниях к 12 главе «Законов формы». Представим себе, говорит Спенсер Браун, что мы решили начертить наши различения на поверхности, только не на плоской, а на сферической. А чтобы они были хорошо видны, начертили их на поверхности Земли, считая таковую плоской и «игнорируя кроличьи норы».


Вот так это будет выглядеть, если большой круг провести по экватору, круг b считать совпадающим с береговой линией Австралии, а круг с — с береговой линией Южного острова Новой Зеландии, смотреть же на все это надо как бы из Лондона (автор просто пишет «из Лондона», но перед этим замечает, что круги такие большие, чтобы было видно с другой планеты; в общем, будем считать, что смотрим все-таки из космоса, но со стороны Лондона).

А вот что будет, если посмотреть из Кейптауна, то есть опять-таки, наверное, из космоса, но со стороны Кейптауна:


Иная картина будет видна из Мельбурна:


То же самое, но только с переменой местами b и c будет видно из Крайстчёрча на Южном острове Новой Зеландии.

Итак, говорит Спенсер Браун, эти четыре выражения не эквивалентны, так что мало будет записать их, надо еще указать, где находится наблюдатель. Когда мы записываем на плоскости, мы всегда вовне, за пределами самой внешней скобки. Но когда речь идет о сфере, приходится указать место, то есть добавить индикатор того места, с которого ведется наблюдение [29].

Хотя телесное место и телесный наблюдатель — не главное для логики Спенсера Брауна, его примеры иллюстрируют также мысль, которую я сделал центральной для могих принципиальных возражений против подхода Лумана [30]. Наблюдатель у Лумана лишен тела, системы лишены места в пространстве. Его выбор — это выбор в пользу социологии времени против социологии пространства [31]. Но как быть с событиями?

Собственно, вот это и есть центральный пункт. Благодаря работе Хеннига мы видим, что можно не соглашаться с Луманом в его интерпретации Спенсера Брауна. Логика «Законов формы» и философия, с ней сопряженная, не обязательно должны быть положены в основу фундаментальной социологии. Однако начало должно быть внятным в методическом смысле. Можно ли начинать социологию по-другому? Безусловно, это возможно. Но если мы согласимся, что первыми понятиями у нас могут быть наблюдение и наблюдатель, различения и события, рефлексия и мотив, тогда переклички с Луманом и Спенсером Брауном неизбежны, заимствования имеют не случайный, а систематический характер, а результат, тем не менее, может оказаться иным.

Вместе с Луманом мы принимаем значение события и постулат о множестве наблюдателей. Вместе со Спенсером Брауном мы встраиваем в первые положения понятие мотива, трактуемого, как легко видеть, не психологически. Вместе с Хеннигом мы сомневаемся в продуктивности представления элемента как чего-то среднего между операцией и результатом операции и, тем более, не переоцениваем ресурсов логики Спенсера Брауна.

Каждое положение, высказанное в тезисах «первой декады», я предлагаю брать как есть, независимо от того, кем и в какой форме оно было высказано ранее. Единственным основанием, на котором мы можем строить, является сначала интуитивная достоверность первых положений. Кому не очевидно, что речь должна идти о наблюдателе, тот не последует за нами дальше. Кто не согласен, что надо проводить различения, тот не поднимется над первыми положениями.

Рано или поздно в архитектуре теории появятся вопросы, традиционно относимые к метафизическим. Однако — всему свое время.

---

[1] Мы намерены придерживаться десятидневного цикла в публикации очередных фрагментов теории на сайте ЦФС.
[2] Wrong D. The Oversocialized Conception of Man in Modern Sociology // American Sociological Review. 1961. Vol. 26 (2). P. 183–196 (183).
[3] Далее цитируется по изданию: Wrong D. H. Skeptical sociology. N. Y.: Columbia University Press, 1976. (Здесь: P. 31).
[4] Ibidem.Ibid. P. 32.
[5] Humberto Maturana and Francisco J. Varela, Autopoiesis and cognition. The realization of the living. Dordrecht etc.: Reidel, 1980. P. Xix.
[6] Humberto Maturana, The Biological Foundations of Self Consciousness and the Physical Domain of Existence, in: Niklas Luhmann/Umberto Maturana/Mikio Namiki/Volker Redder/ Francisco Varela, Beobachter: Konvergenz der Erkenntnistheorien? München: Fink, 1990. p. 58.
[7] Georges Spencer Brown, Laws of Form, London: Allen and Unwin, 1969.
[8] Ibid. P. v.
[9] Ibid. P. 105.
[10] Ibid. P. 1.
[11] Ibidem.
[12] Ibid. P. 76.
[13] Ibid. P. 3.
[14] David Roberts, Self-Reference in Literature, in: Dirk Baecker (ed.), Problems of Form / Transl. by Michael Irmscher, with Leah Edwards. Stanford: Stanford University Press, 1999. P. 28.
[15] См. Луман Н. Теория общества (фрагмент) // Теория общества. М.: Канон-Пресс-Ц, 1999. С. 196-235 (203-204).
[16] Georges Spencer Brown. Laws of Form. London: Allen and Unwin, 1969, pp. 1-2. Цитируется по изданию: N.Y.: E. P. Dutton, 1979. Пагинация первого издания сохранена.
[17] Там же.
[18] Там же. С. 205.
[19] Там же. С. 207.
[20] См.: Boris Hennig, Luhmann und die Formale Mathematik, in: Die Logik der Systeme. Zur Kritik der Systemtheoretischen Soziologie Niklas Luhmanns / Hrsgg. v. Peter-Ulrich Merz-Benz und Gerhard Wagner. Konstanz: Universitätsverlag Konstanz, 2000. S. 157-198.
[21] Ibid. S. 160.
[22] Ibid. S. 167.
[23] См.: Ibidem.
[24] Ibid. S. 172.
[25] Ibid. S. 175.
[26] См.: Ibid. S. 182, 184.
[27] Ibid. S. 190.
[28] Ibid. S. 193.
[29] См.: Georges Spencer Brown, Laws of Form. Op. cit. P. 102-103.
[30] Alexander Filippov, Wo befinden sich Systeme? Ein blinder Fleck der Systemtheorie // Die Logik der Systeme. Zur Kritik der Systemtheoretischen Soziologie Niklas Luhmanns / Hrsgg. v. Peter-Ulrich Merz-Benz und Gerhard Wagner. Konstanz: Universitätsverlag Konstanz, 2000. S. 381-415.
[31] Об этом см.: Филиппов А. Ф. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008. Я показываю в этой книге, что социология пространства является необходимым восполнением недостатка, свойственного многим выдающимся социологическим теориям, отдавшим предпочтение времени в ущерб пространству. Глава 4 книги завершается рассуждением о том, что критика Лумана должна быть одним из важных моментов в развитии социологии пространства, однако, по редакционным соображениям, критику социологии Лумана в этом издании пришлось опустить.