«Актуальность идейного наследия Ю. Н. Давыдова в свете старых-новых проблем социальной теории»: репортаж с круглого стола
17 октября в Центре фундаментальной социологии НИУ ВШЭ в рамках Открытого семинара по социальной теории «Logica Socialis» состоялся круглый стол, посвященный теоретическому наследию известного философа и социолога Юрия Николаевича Давыдова (1929-2007). Участники круглого стола предложили собственные интерпретации различных аспектов творчества Давыдова, затронули перспективы социальной науки после череды кризисов, поставивших под вопрос ее методологические и онтологические основания, а также обсудили вопрос об актуальности наследия Юрия Николаевича.
Обсуждение начал кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии Философского факультета МГУ Владимир Сергеевич Кржевов, который отметил значительную роль творчества Ю.Н. в своем собственном научном становлении. Опираясь на работы «Макс Вебер и современная теоретическая социология» (1998), «Вебер и Булгаков (христианская аскеза и трудовая этика)» (1994) и статьи в сборнике «Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития» (1994), докладчик поставил под вопрос правильность давыдовского понимания этических оснований современного капитализма. Основной идеей сообщения была недостаточность этических императивов для адекватного общественного развития при отсутствии необходимых каузальных связей в устройстве социальной жизни и необходимых стартовых экономических условий. Обсуждая подходы Карла Маркса, Макса Вебера и Йозефа Шумпетера к описанию генеалогии современного капитализма с их последующей проекцией на недавнюю историю России, докладчик усомнился в существовании определяющего (и упущенного) момента выбора, к которому апеллировал Давыдов. В конструкции веберовской этической антиномии слишком многие факторы выносятся за скобки, а потому применение данного подхода для обсуждения российских реформ чревато диспропорциональным смещением исследовательской оптики в сторону этической проблематики, в то время как экономические и политические факторы не получают должного осмысления. Определённое идейное родство Давыдова и Сергея Николаевича Булгакова в данном этико-хозяйственном вопросе представляется дискуссионным и проблематичным, о чём докладчик говорил, исходя из собственной трактовки веберовской социологии. Был ли шанс на безболезненную стабилизацию общества и нормальное развитие экономики в период реформ, которые опирались бы на нравственное начало, или Россия в своей новейшей истории проделала необходимый и безальтернативный путь? Владимир Сергеевич высказался в пользу второго варианта, выстроив свои аргументы против основного теоретического пафоса Давыдова.
В ответ на это А. Ф. Филиппов предостерёг от отождествления собственной позиции Давыдова с аргументами обсуждаемых им авторов: зачастую, за основной линией рассуждения Ю.Н. скрывается второй уровень проблем, к чему нужно быть особенно внимательными при обсуждении творческого наследия выдающегося социолога и философа.
О том, как в истории теоретической социологии внутренние методологические кризисы были связаны с кризисами естественных наук, рассказал Александр Леонович Беграмбеков, стажер-исследователь Международной лаборатории исследований русско-европейского интеллектуального диалога, аспирант Школы философии Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ. Опираясь на текст «Истории теоретической социологии» (1997-2000), докладчик проследил развитие социологического способа рассуждения от натурализма к своего рода «коперниканскому повороту». Кризис естественных наук сказался в позитивистской социологии, во многом основывавшейся на естественнонаучных предпосылках. Заимствуя у философии науки дихотомию классического и неклассического, Давыдов указывал на схожую смены логики в социологии, подчёркивая роль неокантианства при переходе от Конта к Веберу. Спикер подчеркнул схожесть этого эпистемологического развития с судьбой философии в связи с критикой метафизики Кантом. Александр Леонович обратил внимание на использование Давыдовым различных языков (социологии, философии науки, теории познания), объяснив это педагогической задачей автора: донести определённые идеи до максимально разнородной аудитории. В то же время данное переключение регистров может указывать на характерную авторскую стратегию: выражать себя посредством изложения идей других авторов, высвечивая проблемные моменты, несводимые к конкретному языку описания. Отвечая на вопрос о связи естественнонаучного и социологического кризисов, докладчик указал на то, что знание не обязательно движется по пути прогрессивного развития, объемлющего все науки, но может обнаруживать элементы цикличности, проявляющейся в конкретных отдельных дисциплинах, что выводит проблематику на новый уровень философской критики идеи прогресса.
Частному случаю различения стабилизационного и кризисного типов сознания у Давыдова и его версии преодоления этого конфликта посвятил своё выступление Владимир Владимирович Башков, аспирант Школы философии Факультета гуманитарных наук, стажер-исследователь Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ. Стабилизационное сознание – это тип социального сознания, выражающий стремление к укреплению духовных основ культуры и этико-культурных основ общественного порядка. Он может основываться на вере в разум (более или менее скептичный), в прогресс (как научный, так и этический), отдавая предпочтение консенсусу (солидарному или вынужденному), а не конфликту, и реформации вместо революции. В социально-политической философии этот тип опирается на понятия авторитета, авторитаризма и легитимности. Докладчик подчеркнул, что ключевая для Давыдова фигура Макса Вебера представляет собой промежуточный тип, своеобразную «развилку», объемлющую в себе черты как стабилизационного, так и кризисного сознания. Говоря о последнем, необходимо отметить, что данный тип в гораздо меньшей степени привязан к социологии, более распространен в социальной философии, в которой акцент с вопроса о том, как возможно общество и его самовоспроизводство, смещается на вопрос о трансформации общества и осуществления истории. Черты кризисного сознания можно обнаружить как в левой, так и в правой критике прогресса, буржуазного общества и либерализма, в противопоставлении культуре некоего естественного человека и природного начала, линейному развитию – идеи цикличности, идее ценностного абсолюта – активной позиции нигилизма. Это, в конечном счете, привело к распаду триады Прогресс-Революция-Реакция и образованию диады Консервативный-Радикальный. С этим Давыдов связывал тот факт, что стабилизационное сознание перестаёт отождествлять прогресс с научно-технической революцией, уделяя больше внимания нравственному совершенствованию и сближая социологию с этикой. Опираясь на разработку этической проблематики в работах «Бегство от свободы» (1978) и «Этика любви и метафизика своеволия (проблемы нравственной философии)» (1989), докладчик выдвинул следующую гипотезу: согласно Давыдову, этический прогресс возможен при условии реактуализации веберовской этической антиномии, её адекватной интерпретации и критики, которая демонстрировала бы ограниченность данного способа рассмотрения этического и намечала бы иной путь нравственного самоопределения, опирающийся на непроговариваемый, но подразумеваемый абсолют.
Обсуждение антиномии этики убеждения и этики ответственности в свете рассуждений Давыдова продолжил Андрей Владимирович Бреус, аспирант Школы философии Факультета гуманитарных наук, стажер-исследователь Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ. Докладчик предложил сконцентрироваться на анализе статьи «Этика убеждения и этика ответственности: Макс Вебер и Лев Толстой» (2006), подвергнув её содержание скрупулёзному рассмотрению. В этой статье Давыдов предпринимает онтологическую критику веберовской этической антиномии, погружаясь в экзистенциальные основания двух типов мировоззрения с целью выявить скрытое противоречие данного различения. Если ответственность и убеждение могут различаться как типы, то при попытке продумывания практического осуществления этого различения, оказывается, что оба типа взаимосвязаны и не могут существовать отдельно друг от друга. Именно онтологической связью объясняется, в конечном счёте, невозможность последовательного проведения логики противопоставления двух этик. Всякое этически характеризуемое действие имеет как внутренний, так и внешний аспект, идеальное и реальное измерение: ответственность не просто ориентирована на внешнее, а убеждение – на внутреннее. Различие двух этик обусловлено тем, что они относятся к разным «царствам», предполагающим разницу средств: потустороннему и посюстороннему, спасающему тело или душу. Но для того, чтобы данные типы этики могли состояться, они должны заимствовать друг у друга принципиальные моменты: утверждение принципов этики убеждения происходит в эмпирическом мире и также предполагает последствия, тогда как этика ответственности нуждается в определенном скрытом убеждении, обосновывающем принципиальную ориентацию на конкретные последствия собственных действий. Особую сложность в связи с этим представляет основание этики ответственности: она предполагает не только выбор средств, а также своеобразный выбор убеждений, но этот выбор осуществляется чистым актом воли «перед лицом мертвого бога». Потому Давыдов стремится противопоставить этической антиномии собственное понимание этики убеждения, основанное на этике любви Льва Николаевича Толстого и связанной с ней особой онтологией. Докладчик особенно подчеркнул хрупкость предполагаемой Вебером экзистенции, балансирующей между бытием и небытием, в то время как в понимании Давыдова этика любви предполагает понятие бытия как блага. В то же время в собственном изложении Юрия Николаевича данная этика рассматривается фрагментарно и вскользь, что сильно затрудняет понимание этики любви, какой её видел Давыдов. Докладчик остановился на этой теоретической сложности, предложив собственное решение: противопоставляя Толстого его философскому кумиру Шопенгауэру, Давыдов актуализирует скрытые спинозианские корни мировоззрения Толстого. Жизнь как синоним блага и любви, осуществляющаяся как усилие и возрастание, противоположная смерти – это радикальный монизм и метафизика конатуса. Последний тезис вызвал оживлённую дискуссию с привлечением идей Фридриха Ницше, Иоганна Вольфганга Гёте и литературных примеров из творчества Толстого.
Дальнейшее рассмотрение философского осмысления Толстого предпринял Георгий Сергеевич Семиглазов, аспирант Школы философии Факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ. Отталкиваясь от работ Нелли Васильевны Мотрошиловой и Юлии Вадимовны Синеокой, а так же анализируя тексты Николая Яковлевича Грота, Дмитрия Сергеевича Мережковского, Михаила Константиновича Михайловского, Льва Николаевича Шестова, Семёна Людвиговича Франка и Владимира Сергеевича Соловьёва, докладчик отметил тенденцию в русской философии первой четверти XX века на сближение фигур Толстого и Ницше. Акцент на своеобразной витальности, психологичности и антидогматичности двух мыслителей был чрезвычайно распространен, приводя к отождествлению их позиций, соединению элементов язычества и христианства, подведению их этических постулатов под единый знаменатель. Новизна позиции Давыдова в данном вопросе состояла в принципиальном разграничении и разведении по разные стороны фигур Толстого и Ницше, Ницше и Достоевского, при сохранении традиционного для русской философии внимания к Ницше как одному из ключевых авторов современности и великому диагносту. Отталкиваясь от данного противопоставления, докладчик задался вопросом об отнесении Толстого к кризисному или стабилизационному типу, обращая внимание на, с одной стороны, его родство по ряду вопросов с позицией «кризисного» Ницше, но так же и на «стабилизационный» элемент его этики в интерпретации Давыдова. Акцент на природном, характерный в данной типологии для кризисного сознания и контркультуры, был собственной чертой творчества Толстого, что указывает на очевидные сложности классификации. Упомянув ряд аргументов из работ «Социология контркультуры: критический анализ» (1980) и «Критика социально-философских воззрений Франкфуртской школы» (1977), докладчик высказал предположение, что собственное отношение Давыдова к Ницше и Толстому следует дополнительно проблематизировать и рассматривать как амбивалентное, во многом определяющееся контекстом и конкретной полемикой. Отдельно было отмечено пропедевтическое значение упомянутых текстов в эпоху массовой очарованности ницшеанской философией.
Александр Фридрихович Филиппов, доктор социологических наук, профессор Школы философии ФГН, руководитель Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ высказал в своём выступление два соображения, касающихся особенностей творчества Ю.Н.Давыдова. При этом он отметил, что в отличие от социологов, в современной философской среде внимание к наследию Давыдова является большой редкостью, в связи с чем необходимо заранее озвучить некоторые рекомендации, которые могут пригодиться исследователям в будущем. Нужно, в первую очередь, учитывать специфический стиль письма: тексты Давыдова открываются очень насыщенным и содержательным предисловием, следом за которым идёт подробное, сопровождаемое множеством цитат изложение идей того или иного автора, что приводит к ложному впечатлению, будто в изложенном материале сказывается собственная позиция Давыдова. Однако часто это делалось только для того, чтобы затем в паре коротких формулировок опровергнуть изложенную концепцию и перейти к следующей. Так выстраивается весь текст целиком, по завершению чтения которого можно обстоятельно обсудить идеи упомянутых в нём авторов, но крайне трудной представляется задача реконструкции мысли самого Давыдова. Это называется «методом очной ставки»: столкновение различных авторов с целью радикализации их идей, выявления главного нерва их работ за счёт искусственного создания ситуации полемики. Отчасти эта специфика связана с идеологическим давлением, не оставлявшим возможности Давыдову высказываться от своего лица, но не только с этим.
Важным текстом для прояснения собственной позиции Давыдова является его первая крупная книга «Труд и свобода» (1962). Проблема, однако, состоит в том, что немногим позже Давыдов решает отказаться от выстраивания единой системы, что решительным образом сказывается на последующем характере его творчества. А после 1968-го года он разочаровывается в некоторых собственных предпосылках. С этого момента его творчество приобретает намеренно фрагментированный характер. Отчасти этот перелом вызвал перемену отношения многих людей, восхищавшихся концепцией, изложенной в книге «Труд и свобода», но не принимавших последующую творческую эволюцию автора, что так же сказалось на манере письма. В связи с этим любая реконструкция его идей, особенно претендующая на систематичность, рискует в чём-то ошибиться и приписать Давыдову идеи для него не характерные.
Возвращаясь к соображениям первого докладчика, Александр Фридрихович указал на следующую проблему: между этикой, апеллирующей к определённым императивам (абсолютам) и социологией, основывающейся на конкретных эмпирически фиксируемых каузальных взаимосвязях, есть очевидное расхождение. Эта трудность имеет место всякий раз, когда происходит сближение этики и социологии как двух различных ответвлений теории действий. Отсутствие систематичности в творчестве Давыдова не оставляет возможности надёжно связать между собой эти способы рассуждения о действии, и всякий раз будет сохраняться определённая неясность и недосказанность. Поэтому без собственной этической установки и воли, направленной на сочленение этики и социологии, заинтересованным в этом исследователям не удастся раз и навсегда установить некоторое единство в отношении интерпретации Давыдова. Тем не менее, если обратиться к его поздним работам о Марксе, в частности к книге «Неомарксизм и проблема социологии культуры» (1980) и послесловию к сборнику работ Маркса «Социология» (2000), там можно обнаружить определённые основания. Главная проблема социологии – не поиск ответа на вопрос «Как возможно общество?», но вопрос о том, как изначальная общая сущность человека трансформировалась в индивидуальность и пришла к конфликту с другими. Речь идёт об элементарных основаниях человеческой общности, называемых Давыдовым «простыми правилами нравственности», разрушение или отрицание которых приводит как к распаду общества, так и к физической гибели его членов. Без этих оснований сама человеческая телесность оказывается под угрозой. С этой, зачастую неявленной позиции, Давыдов критикует многих авторов, о которых идёт речь в его работах, к этой позиции следует относить его рассуждения о подлинной этике убеждения, в этом способе социального теоретизирования устанавливается единство этики и социологии.
Завершающий доклад, посвящённый методологическим перспективам наследия Давыдова для программы изучения современной протестной культуры и контркультуры, представил Степан Васильевич Львов, кандидат социологических наук, директор по стратегическому развитию ВЦИОМ. Опираясь на уже упоминавшееся исследование контркультуры и на работу «Эстетика нигилизма (искусство и «новые левые»)» (1975), докладчик рассмотрел исследовательскую оптику Давыдова в контексте ожидания большого культурного кризиса, когда политический радикализм начинает граничить с метафизическим бунтом. Интересно, как сказывается авторский метод изложения материала: критические по своей сути работы представляют подробную экспозицию всех имен, идей и установок, необходимых для потенциального проводника радикализма такого рода. Степан Васильевич высказал предположение о политических причинах того, что данный подход к изучению контркультуры не получил распространения и не был использован. Особого внимания заслуживает термин «умонастроение», применяемый для анализа означенных социально-политических, культурных событий. Александр Фридрихович высказал предположение, что данный термин может быть понят как аналог веберовского понятия «картины мира». Полемизируя с «новыми левыми»: Теодором Адорно, Максом Хоркхаймером и Гербертом Маркузе, а так же подвергая критическому анализу подходы структурного функционализма Толкотта Парсонса и поколенческую модель Карла Маннгейма, Давыдов предложил собственное понимание причин и механизмов контркультуры и радикального политического протеста. Опираясь на современные данные, докладчик показал релевантность давыдовского подхода для изучения современной ситуации, позволяющего проникнуть в глубинные причины наблюдаемых явлений, чего часто не могут сделать социологи позитивистской ориентации. В частности, была особо отмечена парадоксальная идея: «чем более рассудочно сформулирована та или иная идея, тем больше безрассудства проявляется при попытке внедрить её в жизнь и сделать схемой поведения». Современным исследователям не удастся справиться с задачей осмысления контркультурных явлений, опираясь лишь на позитивистские методы, и хотя Давыдов не даёт готовых моделей, многие его идеи могут быть положены в основание будущих исследовательских подходов. В том числе, это позволит понять новейшие тенденции сетевого поведения и новых явлений контркультуры, развивающейся в интернете. В завершении доклада Степана Васильевича, Александр Фридрихович Филиппов вспомнил слова Давыдова о том, что его исследование было посвящено не только западным радикалам, но и будущим советским (российским) социокультурным процессам.
Фото: Аглая Герасимова