Дискуссия «Как реализовывать „право на город“?». Комментарий Александра Филиппова
В дискуссии «Как реализовывать „право на город“?» (Фонд Егора Гайдара) принял участие руководитель Центра фундаментальной социологии Александр Филиппов. Воспроизводим его комментарий на нашем сайте
Рассуждения о «праве на город» – интересный текст, разве что написанный чересчур быстро. Придираясь к мелочам, можно было бы заметить, что «эфемерное право» собираться «по возможности молча» – формулировка слишком туманная, что a priori бывает лишь безусловным и что «личные воспоминания и легенды» могут выигрывать у юридических предписаний в легитимности, но всегда проиграют в легальности. Однако придираться к мелочам я не буду, потому что существо дела схвачено здесь, в общем, верно, а следовательно, и дискуссия, если она состоится, должна касаться вещей более принципиальных. Дело не только в политической актуальности, хотя актуальность эта – не на неделю и не на месяц. Кажется, мы вступили в новую эпоху, и если ответом на социальное бурление не станут полицейские меры, столь же решительные, сколь и эффективные, это бурление будет заметным феноменом в пространстве больших городов России еще очень и очень долго. Но, повторю, дело не только в этом. Анализируя конфликт между горожанами, намеренными собираться в публичных местах, и городскими властями, авторы обращаются к понятию права. У горожан, говорят они, отсылая читателя к авторитетным мнениям Анри Лефевра и Дэвида Харви, есть право на город, то есть на исторически и символически центральные публичные места, а не аналоги Гайд-парка, представляющиеся скорее резервацией публичности, чем решением вопроса по существу. Однако сама идея таких резерваций не совсем пустая: жизнь города сложна, и политические манифестации – не единственное занятие его жителей. Право на город, если оно вообще существует, есть не только у манифестантов.
Очевидно, что проблемы – даже при самой доброй воле всех сторон, а уж тем более при ее дефиците или полном отсутствии, – могут решаться лишь в ходе самого политического процесса, а не за письменным столом теоретика. Посмотрим все же на некоторые теоретические аспекты этих проблем.
Нынешние разговоры о «праве на город» связаны, так или иначе, с борьбой против «глобального капитализма». Это не делает их менее актуальными для нас, однако смысл слов «право на город» надо понимать сообразно общей логике рассуждения и конкретным обстоятельствами ее применения. Зафиксируем вкратце некоторые принципиальные моменты, не выходя за пределы тех аргументов Лефевра и Харви, которым решили довериться авторы.
1. Городское пространство является результатом производства и воспроизводства, оно манифестирует экономические и властные отношения – и как свидетельство того, какими эти отношения были в прошлые эпохи, и как проявление отношений нынешних.
2. Города, утверждает Харви, – это области пространственно-временного закрепления капитала (spatio-temporal fix). Здесь действуют две логики: логика накопления капитала и логика политически-властная. Понимать это надо так, что «региональность кристаллизуется сообразно своей собственной логике из молекулярного процесса накопления капитала в пространстве и времени», а государство пытается «воздействовать на эту динамику своей политикой и мероприятиями» (Harvey D. The New Imperialism. Oxford: Oxdord University Press, 2003. P. 105). Когда логика накопления капитала того требует, появляются новые или радикально преобразуются старые города, а поскольку здесь не обойтись без социальных издержек, требуется политическое вмешательство.
3. Значит ли это, что город для его жителей – это всегда только место грубого и неоправданного насилия со стороны властей? Отнюдь нет, производство пространства – дело сложное и многомерное. Грубо говоря, пространство города, которое не только воспринимается органами чувств или представляется в ментальных конструкция, но и буквально проживается (“lived space”) – это не просто вместилище каких-то домов и улиц, имеющих актуальное значение и славную историю. Это еще и результат того, что когда-то где-то должно было быть размещено производство, рынки, банки, инфраструктура поставок, места проживания работников и владельцев и многое другое. Но это еще и места борьбы за власть, обустроенные так, чтобы демонстрировать (и обеспечивать в дальнейшем) превосходство властвующих над подвластными, напоминать о победах, являть богатство и мощь.
4. Таким образом, горожане живут в городе, который в определенной, меняющейся степени образован их собственными усилиями, но одновременно есть результат действия чуждых, внешних им сил. Сама «урбанность», говорил Лефевр, носит противоречивый характер. С одной стороны, современные города позволяют приглушить классовую борьбу, распыляя (распределяя в пространстве города, не позволяя концентрироваться) «опасные элементы», города также внушают жителям видимость «объективности», правильности своего устройства (транспортная система и прочие удобства). С другой же стороны, города оказываются местами действий, не ограниченных пространствами фабрик и офисов, пространство города – это пространство борьбы и само есть ставка в борьбе (см.: Lefebvre H. Production of Space. Cambridge: Polity, 1991. P. 386 f.).
5. Борьба за «право на город», говорит Харви, связана с тем, что процесс урбанизации принимает все время новые формы, и города преобразуется с очередным поворотом потоков капитала так, что не только возникают новые пространственно-временные закрепления, но и новые проблемы, слом привычных форм жизни, обнищание и т.п. Поэтому борьба за право на город – это борьба за публичный контроль над процессами, которые, как правило, идут у нас за спиной, носят безличный и всемирный характер.
Мы видим здесь достаточно типичный поворот левой мысли, основные аргументы в борьбе с неолиберализмом, специфическим образом преломленные в социальной географии через проблематику городского пространства. Насколько пригодны эти аргументы в нашей ситуации? В целом не было бы ничего неожиданного в том, чтобы сходным образом рассуждали и у нас все те, кто борется за демократию и против глобального капитализма, хотя, как правило, эти два рода борьбы у нас гораздо реже связаны между собою, чем на Западе. Если там речь идет о локальной борьбе против всемирных процессов, то у нас – о, некоторым образом, всемирной борьбе против локальных процессов, в которой общечеловеческие ценности и мировая общественность, по идее, находятся по одну сторону, а местная власть, городская и государственная, – по другую.
Тем не менее, это не значит, что марксистская социальная география не релевантна для тех, кто борется за право на город, за публичные места для общественности. Сам принцип анализа вполне может быть взят на вооружение – это почтенная традиция, представленная хорошими именами и школами, работающий механизм аргументации. Видимо, ученым здесь надо начинать именно с общего анализа того, как, кем и в рамках какой логики производится у нас городское пространство. Нужно связать локальные процессы с государственными и мировыми. Нужно общие принципы превратить в конкретный исследовательский результат и показать альтернативу. Все, что власти называют объективным и нерушимым должно быть разоблачено как произведенное и поддающееся преобразованиям (с этим аргументом плохо сочетается аргумент об исторической сакральности публичных мест, но тут уж придется выбирать).
Все это может иметь научное и политическое значение. Что же касается собственно движений, востребующих в наших условиях право на город, они будут развиваться своим чередом, не дожидаясь научных результатов. Когда и как политика и наука пересекутся, покажет будущее.
Александр Филиппов