• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Размышления Виктора Короневича


Меня уже давно мучает этот вопрос: Где наука, а где не наука? Какое место занимает какая наука и какое отношение между ними может быть? А ещё меня мучает уайтхедовский вопрос: What does it all come to? Можно проследить цепочку развития отношений между различными науками придерживаясь какой-то концепции философии, концепции науки, концепции социологии, концепции математики, насчёт этнометодологии с концепцией вопрос. В отношении любой концепции можно описать условия её создания, описать условия производства того или иного знания и тем самым можно заниматься социологией математики, социологией социологии, социологией философии (всё же звучит как-то ужасно) и даже социологией этнометодологии (но что из каждой такой социологии науки вытекает и что она даёт?) Проблема на мой взгляд в том, что любая деятельность человека уже социальна и не может быть науки ради науки без человека. Есть наука человека ради науки человека с попыткой объективации каждой из наук. Мне кажется, что сколько бы кто не говорил про чистую наука, независимую от человека, не учитывает того фактора, что он человек и он не может выйти за рамки себя. Попытаюсь пояснить подробнее, что это значит, на примере отображения из множества X в множество Y. Допустим существует правило или отображение вида f : X -> Y. Множество X — множество фактов (в том числе и социальных), Y — множество попыток каких любых описаний, которые уже не являются фактами, а уже есть хоть и абстракции, но абстракции наиболее конкретные, как говорил Уайтхед. Получается простая классическая формула: y = f(x), где x в X, y в Y и f. То, что видит этнометодология, она видит глазами того, что изучает, и результатом виденья является информация (описанные факты, инструкции, ещё что-то), что находится в множестве того, что она наблюдает. Она замыкается сама на себе и в этом заключается её граница, её автономия. Этнометодология похожа на этакое правило f перевода фактов из множества X опять таки в X. Можно придумать для неё тогда экстремальные случаи, допустим, те самые инструкции не являются элементом присущим какому-то общество в силу разных причин (низкий уровень развития, конвенция не использовать инструкции или инструкций просто нет в словаре этого общества). Тогда получается инструкций нет и у этнометодолога. Так можно разрушить всю этнометодологию, тем самым раскопав условия её возможности: Когда возможна этнометодология? Вопрос лишь в том, что как этнометодологи могут объяснить тот факт, что они использует построение правила f, которое сформулировано на элементах из X? Не должно ли у правила быть автономии от того множества, которое оно отображает? На такую мысль натолкнул меня Витгенштейн и прочтение «Логико-философского трактата». Так, Витгенштейн пытается построить логически совершенный язык и приходит (в моей интерпретации, конечно) к условию, когда такая автономия просто необходима, т.е. должны существовать логический образ и логическая форма отображения. И сама логическая форма не может себя отображать, она может лишь нащупать границы отображения, но логическая форма есть достаточное условие описания и отображения образу прообраза или равенство образа действительности самой действительности. Что разрушает ещё этнометодологию? Её основное средство – язык. В условиях статики всё ок у всех наук почти. Но вот проблемы начинаются, когда появляется динамика исследуемого объекта. Представим ситуацию, что язык этнометодолога изменяется вместе с объектом. Да, этнометодологи получаются ближе всего к изменяющемуся объекту. Они первыми схватят изменения, но как они их зафиксируют? На изменяющемся языке, но изменение диктуется социально, а не установкой учёного. Казалось бы, ну и что из этого? Этнометодология, наоборот, выигрывает у социологии такой максимальной рефлексией с объектом. Пока социологи-теоретики придумают объяснение, выведут новую теорию на своих фактах, факты уже изменяться! Тем самым социологи всегда будут описывать прошлое, а не настоящее. Это верно почти и для этнометодологии, но она на шаг ближе к изменяющемуся объекту, но без теории (обобщённых описаний на языке, который отличается от языка его объекта). Уайтхед идёт дальше или нет, но идёт в следующем направлении: он хочет соответствия фактов теории, причём непрерывного соответствия, откуда и появляется язык спекулятивной философии, который обеспечивает данную непрерывность, но большой кровью. Если этнометодологи могут позволить себе самый мелкий уровень описания социальных фактов и фрагментарность этого описания их не будет волновать, потому что этнометодологов, насколько я понял, волнует как эти факты получаются, и что на выходе такого получения. Они думают, что отвечая на вопрос как, они отвечают на вопрос соответствия образа действительности самой действительности и не нужно вводить критериев соответствия, внешних по отношению к тому что изучается (к примеру логической формы Витгенштейна или языка описания отличного от языка объекта). Мне кажется, что с такой установкой увидеть какой-либо социальный порядок почти невозможно, потому данный инструмент как раз и не видит данного порядка. В целом получается, если существует что-то, что не видят обычные люди (этнометодология математики – математики, э. социологии — социологи), то этого не увидят и этнометодологи. Если порядка нет, то вся социология становится не нужной и этнометодология лучший язык для описания. Если всё-таки порядок или что-то такое есть, то этнометодология его не увидит, а социология потенциально (потенциально в лучшей позиции, но это не значит что она видит) способна увидеть данный порядок. Ещё есть один нюанс: гипотеза Уинча (или взятая гипотеза у Витгенштейна, точно пока не знаю), что всё, что есть, оно социально обусловлено. У объекта нет социологической автономии, вообще какой-либо автономии нет, и его следует изучать в комплексности или тотальности его отношений со всем миром. И если есть у нас два общества (одно Азанде, а другое наше), то те, кто исследует Азанде, должны расширять свои критерии познания, правильности, рациональность (весь свой словарь и язык, который специфичен именно Азанде) путём введения новых понятий. И в целом, тогда не существует какой-либо одной рациональности или одного критерия правильности и не зачем навязывать его, своё видение, изучая другие общества. Возьмём, к примеру, двух этнометодологов: из общества Азанде (что для Азанде почти невозможно, если не допустить грубых допущений, он скорее всего таких слов как практика даже не знает, инструкций тоже…) и нашего общества. Так вот, приближённый к этнометодологу этнометодолог Азанде и этнометодолог из нашего общества друг друга явно никогда не поймут, если только язык нашего общества не будет расширением языка общества Азанде. Если же будут принципиально новые понятия или тип рациональности у Азанде, то наш этнометодолог будет имплицитно применять свои установки, свой тип рациональности и так далее. Этнометодолог не сможет стать членом племени Азанде и описывать практику Азанде на языке Азанде не в силу того, что он слов не будет знать, а в силу того, что он не понимает логики их использования и формирования. Тут ещё можно поставить вопрос: А действительно ли этнометодолог не сможет стать членом племени Азанде? Пожалуй точно не сможет, ведь он не родился в этом племени и всегда будет чужим для Азанде. Вопрос того, что этнометодолог не может быть рыбкой или собачкой, не возникает. Возникает вопрос, может ли этнометодолог поменять своё мышление и «внедриться» в общество, которое другое по стилю мышления (что отголоском откатывается ко всей социальной стороне жизни: язык, поведение, практики, научные теории, …, всему). Тогда не может быть науки вне человека, она всегда будет делаться людьми и в том, что она делается людьми, социально обусловлена. [Все говорят социологично!] Поэтому лучшим исследователем в данном обществе может быть лишь человек, который родился в данном обществе, и здесь этнометодолог выигрывает у социолога. Но, что будет, если представить, что общество гетерогенно внутри себя, и что один этнометодолог, который изучает математику, когда-нибудь встретит другого этнометодолога, который тоже исследует математику, но оба они будут иметь разные результаты своей деятельности? Какое отношение у этнометодологов к фрагментарности их результатов? Означает ли такое положение фактов, что и реальность фрагментарна? Если ставить себе задачу наилучшего описания действительности и анализ этого описания, при условии фрагментарности полученного знания, то имеет ли тогда смысл вообще какая-нибудь научная деятельность? Получается этнометодология всё-таки пред-«наукой» (если её можно назвать наукой по тому же критерию, что и социология) к социологии в плане сбора данных. Но не только. Ещё я подумал насчёт этнометодологии математики (также как кто-либо другой может подумать об этнометодологии своего первого образования): этнометодология может дать широту угла зрения математику. Если (заручусь поддержкой Уайтхеда) учёного в современном обществе воспитывают больше по углубленному направлению и не дают ему той точки, с которой он сам мог бы стартовать в свободное приключение его идей и размышлений, то этнометодология математики или другой науки может дать учёному эту самую точку! И в таком случае мне этнометодология нравится как математику, но вот вопрос, может ли этнометодолог математики дать инструкцию по поведению такую как математик математику как что делать? Приведу пример из программирования: когда новички приходят кодить возникает много ляпов, нет культуры программирования, нет знаний в такой совокупности, чтобы обеспечить промышленное производство ПО. Так вот вопрос: может ли этнометодолог программирования дать совет юному программисту как лучше писать ему код или как лучше составлять модели или использовать паттерны программирования? Ведь в отделе к примеру работает гуру, к которому все ходят и нельзя ли подойти к нему и спросить у него? Обладает ли этнометодолог той широтой, которой не обладает профессионал в этой сфере? Получается этнометодолог должен как минимум обеспечивать такого уровня знания, иначе смысл от него программисту будет небольшой. Или пример с математиком: как этнометодолог математики может дать совет юному математику не будучи профессионалом в математике? Можно ли как-то объективировать профессионализм или качественный уровень знаний во что-то [допустим инструкции по производству знания] от самого человека и его качеств, тем самым сделать этнометодологию хранительницей знания высокого уровня? Понятно, что этнометодолог не будет учить программиста какие кнопки нажимать на клавиатуре, а математика как записывать обозначения или учить операциям складывания. Вопрос чему всё-таки может научить этнометодолог в педагогической её составляющей? Если показать не только точку развилки своего жизненного пути [т.е. действительно фундаментальные знания], но и обеспечить достаточный высокий уровень подготовки через самообразование и инструкции производства, то этнометодология мне нравится ещё больше. Но тогда задачи и цели этнометодологии сильно утопические. Однажды я спросил своего друга программиста: «А не хочешь ли ты писать методики или что-нибудь типо того о том, в чём ты сильно разбираешься, особенно как профессионал?» Он ответил мне, что «зачем это всё делать, если через год или два выйдет снова новый framework и тебе опять придётся учиться заново». Конечно определённый background можно получить, но быть на равнее с изменяющееся реальностью мне кажется утопией. Поэтому любая наука, ставящая целью описать и объяснить изменяющийся мир, будет описывать лишь прошлое, и даже не настоящее.

Коротко комментарии по одним предложениям:

1) «Даже школьнику ясно, что нам ничто не мешает говорить на русском языке о русском языке, поэтому ничто не должно мешать нам говорить об этнометодологии этнометодологически». — Мне кажется (на основании лекции Андрея и собственных размышлений), этнометодологии этнометодологии не может быть в силу того, что не может быть факта получения факта или образа образа. Этнометодология как инструмент соответствия образа реальности самой реальности. Поэтому он не может быть применён дважды, второй раз к его образу и становится бессмысленным во втором случае. Описывать как этнометодолог описывает практики математика не тождественно описанию практики этнометодолога, потому что самой практики у этнометодолога нет, у него есть практика того, куда он «внедряется». Если бы существовала практика этнометодолога, полноценно равная практике математика, то тогда не было бы и этнометодологии. Я клоню к тому, что у этнометодолога всегда есть объект, но сам этнометодолог не может быть объектом своего описания, потому что он не существует как объект реальности. Или всё-таки существует? :) но это не вопрос существует ли этнометодолог, это вопрос существует ли этнометодолог также как существует математик? Этнометодолог существует только как другой, как математик, как социолог, как ещё кто-то, но сам он безликий и без своего собственного существования. У меня возникает вопрос в другом направлении: Возможно ли описание получения факта? И является ли оно фактом? Если мы имеем ввиду возможен ли факт описания факта действительности в смысле одинаковых смыслов два раза применённого слово факт, то тогда, наверно, нет. Но возможен факт социального рода и факт естественного или другого рода, включая социальный. Вопрос о факте факта заключается в том, что второй применённый факт скорее всего может быть только социальным, в то время как первый может быть любым в плане рода.

2) В целом меня замучал уже вопрос насчёт отношений науки—философии—социологии, а тут ещё в эту связку ввязывается этнометодология. Возможна ли целостная картина взаимодействия философии-социологии-науки-этнометодологии в одной связке? Если да, то, чем тогда будет заниматься каждая из них? И в чём будет заключаться взаимоотношения? И нужно ли оно? Потому что, если ограничиться философией-наукой-и-этнометодологией, то социологию можно спрятать в расширенную науку или ещё куда, но социальная и естественные науки разных родов, у них разные факты, они не могут так быть обобщены в одну. Зато этнометодология может поглотить социологию. Нужна ли априорная накрутка в виде социологии? Может удовлетвориться этнометодологией как наукой о социальных фактах, наукой как интерпретации и генерации описаний социальных и естественных фактов и философии как науки изучающей условия возможности природы и познания реальности и хорошего априорного инструмента? Тем самым социологию можно разнести по всем трём дисциплинам: эмпирику в этнометодологию, априорное знание в философию, связь эмпирического с априорным знанием в науку? Сейчас мне сложно представить картину из 4х полноценно используемых дисциплин как цепь философия-социология-наука-этнометодология. Буду рад, если всё-таки, коллеги, кто-нибудь расставит всё по полочкам. И возможно ли расставить всё по полочкам?

 

Нашли опечатку?
Выделите её, нажмите Ctrl+Enter и отправьте нам уведомление. Спасибо за участие!
Сервис предназначен только для отправки сообщений об орфографических и пунктуационных ошибках.